-.Вот девки, хотите, я расскажу, как это бывает? — говорит Танька, раскуривая свою трубочку. — Почему я после прихода мамы варёная. Я долго не понимала, как она это делает. Она, вроде, ничего такого, но блин! (Танька изображает судорогу) Она приходит, и я прям не могу, у меня внутри струна появляется, под горло.
Короче, вот вчера. Половина десятого вечера, сижу, втыкаю в ноут, никого не жду.
Приходит мама. Без звонка.
Мама принесла айран. О, говорит заходя, я с айраном!
Ясно, сегодня айран. Это может быть капуста, мандаринчики, творог, но сегодня — айран. На самом деле это не так часто, мы, бывает, и по три недели не видимся, но всегда как-то… внезапно. А тут мы ещё и виделись вчера.
Ну чё, мама, заходи.
С мамой надо что-то делать. Маму надо как бы принять. Потому что ты пойдешь сядешь за ноут, а она будет стоять посреди комнаты как засватанная. Но ты всё равно садишься и берёшь свой ноут. Потому что у тебя была идея, да и мама знает, где что, да и блин.
Но мама говорит: ой, а где тут можно сесть? Гостья, впервые в доме, все десять лет. Стоя перед диваном где все обычно и сидят. Ещё есть пару стульев, садись. Нет, маму надо усадить.
Мама сидит недолго. Ты пытаешься подавить обречённость. Она встаёт и начинает бродить по квартире как по Эрмитажу, типичный турист, ой, а что это у нас тут такое, любопытное? Мама держит руку над конвектором, как бы мимоходом. Смотрит на циферку температуры.
-26, Танечка, не жарко? Сильно прям!
Тебе не сильно. Тебе норм.
Мама заходит в ванную. Какое у тебя хорошее зеркало, слышно из ванной, оно худит.
Мама находит на кухне бутылку морковного сока, читает этикетку, говорит вслух: о, морковный сок пьёшь, молодец.
Мама говорит: о, иголочки с золотыми ушками. Уже в комнате, на полочке нашла. То что надо, говорит мама. Спрашиваешь маму: тебе надо иголочки? Мама: нет, оставь себе, это если будешь шить — это прелесть просто.
Мама видит аптечку. Ты искала пластырь час назад, аптечку в шкафчик не убрала, ты ж маму не ждала.
А у меня лекарств нет, я их не употребляю, говорит мама. Смотрит недоумённо на аптечку, будто о, аптечка, ну надо же, здесь? И начинает как бы мимоходом перебирать. Так, уголь активированный, поняяятно, три пачки, даа, фурацилин, агга, леденцы от горла, Танечка, что, горло болит? Ацикловир. Для чего ацикловир не знаю…
Ты молчишь и делаешь вид, что не слышишь.
Но ты уже точно знаешь, что герпес твой — от папы (они с мамой давно не живут, раньше ты не знала). Герпес у тебя в 25 начал выскакивать, зараза, сам, раз в сезон. И ты всё думала: ну привет, ну откуда, потому что ты всю жизнь была в курсе, что он заразен и береглась.
Мама же всю жизнь гордилась, что у неё герпеса не было. А потом папа сказал, что у него тоже, оказывается, в крови.
И у тебя проскакивает герпес, да. У одной из всей семьи. Не считая папы.
Оно пофиг, ты уже доросла до того возраста, когда можешь себе позволить иметь свой личный герпес, но всё равно молчишь. От чего блять ацикловир? От герпеса, мама.
Но молчишь. Мама, кстати, и не задававшая прямой вопрос, как бы всё равно делает паузу, как для ответа. А ты старательно занята. Причём да, ты занята, ты сидела и в ноутбуке ваяла, пока есть вдохновение, и думала с пользой провести вечер. А тут мама. В половине десятого. Без предупреждения.
А у тебя ещё трубочка на столе, и пакетик, и на тетрадном листике ещё насыпано, потому что креативишь. А тут мама и айран.
Говоришь из-за двери, а, мама, сейчас, где же эти ключи.
Пока ищешь ключи, зажав их в руке, чтобы не звенели, прячешь это добро. Чуть не рассыпаешь, конечно.
Открываешь дверь, мама заходит. Я, говорит, решила зайти.
Спрашиваешь: о, мимо шла? Нет, оказывается, специально из дома ехала. Ну ооок, не впервой.
Мама говорит: я привезла тебе айран. И тут же начинает объяснять, это такое типа сыворотки с солью, но она не очень, ты много не пей.
Ставит айран на стол, идёт по квартире.
Так вот, мама, не дождавшись ответа, кладёт ацикловир, слегка перебирает другие таблетки ииии… Бинго! Возвращается к ацикловиру. Снова берёт в руки и снова, как бы в пространство, хмм, от чего ж ацикловир? Вот не знаю…
И снова пауза как на ответ.
Молчишь. Потому что мама, отъебись от аптечки.
Мама кладёт ацикловир, ясно, ясно, мне тут никто не отвечает, и идёт дальше, как бы ощупывая взглядом, ага, ага, всё на местах. И даже дочь как всегда за компьютером.
Зеркало в ванной, морковный сок, иголки с золотыми ушками. Аптечка. Вино. У тебя шестилитровая бутыль. Друг вчера привёз неплохое домашнее вино.
Ой, его надо на холод, говорит мама. Танечка, его на холод надо.
И сразу начинает тарабанить шестилитровую бутыль на балкон. Балконная дверь нараспашку, тебе дует холод, а ты любишь свои 26. Ты нахрен в прошлой жизни южанином была. А в этой и при 26 сидишь в кофточке и раздеться не хочется. Бутыль. Балкон.
Мама возвращается с балкона и начинает напевать песенку. Без слов, на слабоугадываемый мотив: мммм…мммм…ммм..ммм.
Песенка не приносит эффекта. Мама становится посреди комнаты. И стоит.
Нет, с ней явно надо говорить. Если к маме не обратиться, она будет стоять. И немножечко кружиться. Жарко, говорит мама. Или это мне жарко? Дымно.
А потом она говорит ой, слишком яркий свет.
Тебе надо 26 и много света. А мама говорит: слишком яркий свет, нельзя столько света, глаза испортишь.
У тебя горят все твои три лампочки и тебе хорошо. И торшерчик бы ещё включить, да.
Первые годы мама пыталась лишние лампочки отключать. Ты говоришь включи назад, а она убирает руки, и такая ой не-не-не, даже немного играючи. А две лампочки из трех уже выключены. И ты встаёшь, и включаешь свой свет. Она, конечно, не выключит его снова, но блин.
Сейчас она просто подходит к выключателю и стоит, надоело, наверное, и всё равно все 10 лет одна из возможных тем вечера — свет, от которого портятся глаза. Мне надо выбрать обои, говорит мама. Как думаешь, какие взять?
Садится на диван.
Ты куришь сигарету, мама начинает кашлять. Мама здорова, мама не астматик, не аллергик, в мама энергии — девать некуда. Но она садится там где ты куришь, и начинает кашлять. И потом такая, вслух:
-Да что ж такое? А, это сигареты, да (точно, мама, сигареты, ты в курсе), ой, да зачем ты это делаешь, никто в семье не курил, и я не курила.
Ты откладываешь ноутбук. К херам. Пока мама здесь, какое уж вдохновение. Надо разговаривать.
-Так ты говоришь, без рисунка обои надо? — спрашивает мама.
Ты вообще ничего по поводу обоев не говорила. Ты только кивнула, когда мама сказала, что ей надо обои выбрать. У тебя вдохновение, было.
Но дело даже не в этом.
Ты услышала, что ей надо выбрать обои, но вы диван ей выбирали три года.
И однажды ты всё поняла. Что бывает так: не столько нужен тот диван, сколько поговорить о диване. А она поняла это так, что все её бросили и никто не помог.
И ещё стиралку — два. Однажды ей стиралку уже просто привезли, по факту, какую выбрала ты и оплатила, оказалось, что ой, заняла полванной (ты специально выбирала узенькую), она же много электричества теперь будет потреблять, и воды (класс А+); и теперь её надо ещё и подключить, нет, не сейчас, сначала надо трубы поменять. Вот тебе и на трубы, мама. Выбирать ещё и рабочих уже не в твоих силах. А почему эти, а не те? Мама, развлекайся сама.
Да, ты точно знаешь что там будет с обоями.
Но уже ладно, пропадать так пропадать.
Мама говорит, что ты должна ей подсказать, какие ей лучше. Ну ок. Мама говорит: о, а найди мне… и называет строительный супермаркет, найди мне, говорит мама, как туда лучше добраться. Ты говоришь, мам, у тебя дома такой же интернет. Я не могу, говорит мама. Ну ок, балашова и правдиных смотреть мы можем, а адрес найти — нет. Ищем адрес.
Потом ты идёшь в туалет. Возвращаешься, а она уже с твоим ноутбуком в руках, рассматривает работу незаконченную, и смеется, надо же, как интересно.
Ты бесишься, отбирая ноутбук: кто тебе вообще разрешает так делать?
Мама возвращает ноутбук, а чё такова, и ты знаешь: она всегда так делает, всю жизнь. Только раньше это были какие-то вещи, записки. Никогда не спрашивала, можно ли взять, почитать. Она раз так телефон ухватила, и стала фотки смотреть, а мы там с Лехой вчера… нафоткались. Ох, я тогда психанула, но нет, не помогает.
Это прям набор какой-то, мамин личный. Пить морковный сок, что-то ты бледная, после ванны на балкон не выходи, не мёрзни, ты что, мёрзнешь? На тебе шарф. Нет, спасибо, не надо, ну на. Не пей много кофе.
Послезавтра надо будет зайти к дяде Жоре, говорит мама.
Ты не особо хочешь к дяде Жоре, то есть, тебе пофиг, и можно б и не идти. Говоришь маме.
Ну ты как хочешь, а я пойду, обиженно недоумевает мама, и ты как-то по воздуху понимаешь: в кого ты такая, дочь. Ясно. Это у нас выход в свет. Дочь показывать. Каждый раз на показе, кстати, что-то не клеится, дочь недостаточно образцова, недостаточно показательна. И вообще есть ощущение, что мама насчёт тебя родственникам привирает, а тут ты, такая как есть.
Ты напихана прослушкой с маминой части стола, мама бдит, будто ей немножечко стыдно за несмышлёныша глупого своего: вдруг ляпнет такое, что не стоит быть вставленным в застольную беседу.
В общем, выходы в свет ты тоже любишь.
Потом ты решаешь для себя внутреннюю дилемму: провожать или не провожать до остановки, которая вот, под домом почти. При этом аккуратно подпихивая маму к выходу: всё-таки поздно и чего по ночам ходить. И автобус после десяти ездит редко. Маме ехать полчаса. Мама вообще, кажется, так делает в каких-то особых профилактичесих целях, мама поздно умеет прийти. Весь день же свободен. Оно не осознанно, но оно вот так.
Мама всё понимает, поздно и пора. Мама спешно одевается. Не провожать. Не сегодня, нет. Это даже немножко протест. Ты никого не ждала.
Мама уходит, у тебя внутри струна.
Ты уже философ, ты уже привыкла к этому, к этому невозможно привыкнуть.
Мама уходит. Оставляет айран, сердечки, финики и лук.
Прячешь сердечки в холодильник, идёшь делать кофе, распаковываешь финики и достаёшь трубку. Тишина. Внутри чувствуешь, как рассыпается струна.
